Сергей Андреевич Тутунов

Сергей Андреевич Тутунов

Сергей Андреевич Тутунов, родился 30 октября 1925 года в Москве.

Обучался в МСХШ. В 1945 поступил и в 1951 году окончил Суриковский институт. Среди учителей Сергея Андреевича можно назвать В.Н.Мешкова, Д.К.Мочальского, А.М.Грицая, П.Д.Покаржевского, А.П.Шорчева, В.В.Почиталова.

Картины художника находятся в Государственной Третьяковской галерее, в Русском музее Киева, во многих музеях России и стран ближнего зарубежья. В 1988 состоялась персональная выставка в Москве.

С.А.Тутунов умер 12 октября 1998 года в Москве, похоронен на Ваганьковском кладбище.

Беседа с С.А.Тутуновым (март 1988 г.)
(из журнала «Московский художник»)

– Сергей Андреевич, первая персональная выставка за почти сорокалетнюю творческую деятельность – явление в наше время редкое. Судя по отзывам широкого зрителя и художественной общественности, она вызвала значительный интерес. Как Вы оцениваете эту реакцию зрителей на показ результатов вашего творческого труда?
– Столь совершенно неожиданный трогательный отклик зрителей привёл меня, прямо скажу, в смятение. Должен сказать, что реакцию зрителей я отношу не столько к себе, а к тому (и в этом я убеждён безусловно), что любой художник, будь то писатель, живописец, музыкант, если он достаточно серьёзен, является как бы «передаточным звеном» чего-то более Высшего, чем он сам. Единственно, что могу поставить себе в небольшую заслугу – что задумал и построил выставку как единое (наберусь смелости сказать) нравственное действо. И делал экспозицию с таким расчётом, чтобы каждая вещь была в ансамбле, чтобы усиливала воздействие следующей. А всё вместе взятое было бы направлено к единой цели (несмотря на трагическую центральную часть) – создать общее ощущение торжества добра.

– В связи со сказанным, как Вы понимаете нравственное в искусстве?
– Это вопрос очень большой, и сразу на него не ответишь. А отвечая, можно оказаться нескромным. Ну кто я? Праведник-проповедник что ли?! Живописец должен говорить своим языком – живописью, а что сверх того, то от «лукавого»…
Но коль вопрос задан, постараюсь на него ответить. Позволю себе сказать, что, по моему убеждению, сама человеческая жизнь – понятие нравственное. А так же думаю, что культура имеет этическую основу…
Так вот, пытаясь ответить на вопрос (в силу своего разумения): нравственность — это чувство, заложенное в человеке воспитанием при условии, что он, человек, имеет данные такое воспитание воспринять. Начинается это с раннего детства, как правило, в семье. Нравственное чувство, в отличие от других чувств, не реактивно, а активно – оно оценивает наши поступки ещё до их совершения, а после совершения поступка приносит или удовлетворение, или угрызения совести, которая есть не что иное, как нравственный уровень человека. Но нравственное чувство может быть искажённым (больным). И тут нужно оговориться, какое нравственное чувство можно считать нормой: «не делай другому того, чего не хочешь себе»

– Судя по всему, что Вы только что сказали, имеется в виду этическая ответственность, чувство любви к жизни и окружающему?
– Любовь бывает разная. К себе «любимому» — чувство естественное. Оно основано на инстинкте самосохранения. Никуда от него не денешься, мир буквально задыхается от этой любви всех и каждого к себе.
Думаю, что самоутверждение человека – в самоотречении. И чем он, человек, больше на это способен, тем он нравственно выше.
Доброте нужно чётко противопоставить сентиментальность: в то время, как первая обращена вовне, вторая – лишь умиление собственной чувствительностью.

– Как всё сказанное вами соотносится с искусством?
– Роль искусства в обществе с нравственной точки зрения нельзя переоценить. Искусство передаёт высшие духовные ценности от сердца к сердцу. Я имею в виду искусство в самом широком смысле слова. Достойно прожитая жизнь, на мой взгляд – самое высокое искусство, чья бы это жизнь ни была: крестьянина, рабочего или художника.

– Как Вы относитесь к сегодняшним течениям в живописи, в частности к «авангарду», который завоёвывает всё больше места на наших выставках?
– Всё, что я сказал о нравственности в искусстве, имеет прямое отношение к вашему вопросу. Оговорюсь, я приемлю любую форму в изобразительном искусстве. Начиная с наскальных рисунков в пещере Альтамира в Испании, искусства Египта, Греции, раннего Возрождения, не говоря о древнерусской живописи Феофана Грека, Рублёва и кончая Ван Гогом. Но при одном условии, что через неё, через форму искусства, светиться величие человеческого духа, обращённого вовне с сочувствием и любовью. Но как только художник замыкается в себе и своим произведением даёт почувствовать, что ему ни до кого, кроме себя, нет дела, — а это в искусстве скрыть невозможно, такой подход у меня вызывает отчуждение.
Не думаете ли Вы, что «авангард» – реакция-протест на ту официальную казёнщину, которая господствовала у нас на выставках?
Не будем вспоминать конъюнктурную живопись прошлых десятилетий, сущность которой крупным портретистом XIX века Крамским выражена в афоризме: «Царский портрет – кредитный билет». Это, к сожалению, явление извечное. И людей, готовых ради низменных целей профанировать призвание художника, всегда было предостаточно. Есть они, по всей видимости, в избытке и сейчас. Это всё к искусству, то есть к духовной деятельности, отношения не имеет. Думаю, что появление модернизма в искусстве, в основном, результат обрыва тысячелетней духовной традиции.
Вы правы, в какой то мере это реакция: вот «жизнь» заставлял-де меня делать такое, а теперь я буду делать всё, что хочу, что вздумается. Но такой подход несёт в себе основную ошибку: мы все связаны с другими людьми во времени и пространстве. Мы пользуемся трудом других людей, работающих вокруг нас, а так же результатами деятельности предшествующих поколений. И лучшим из них, жившим до нас, их жертвам и подвижничеству мы с вами обязаны уж хотя бы тем, что не охотимся друг за другом в прямом смысле. Вышесказанным обуславливается долг каждого. Ибо каждый обязан прошлому настоящим и будущим! Долг в этом контексте не есть фактор какого-то внешнего принуждения, а, напротив, добровольное, с радостью исполняемое, призвание. Думаю также, что так называемое новое, экспериментальное, авангардное искусство – заблуждение в лучшем случае. А в худшем – всё сводится к шарлатанству, а иногда к прямому мошенничеству, нечто вроде производства фальшивых денег. Это больное искусство, вызванное болезнью вульгарно-материалистической цивилизации.

– Какова по вашему мнению роль искусства в свете нынешних изменений в жизни нашей Родины?
– Все мы хотим скорейшего возрождения Родины. А оно не возможно без возрождения нравственных и духовных ценностей, которые, осмелюсь думать, достаточно традиционны. И коль скоро роль искусства в этом возрождении неоспорима… это должно быть внутренне традиционно, а форма (т.е. нечто внешнее) для возрождения — найдётся.
Суть модернизма и «авангарда», на мой взгляд, не что иное, как гримаса болезни, и поэтому (позвольте быть категоричным) «авангард» и есть помеха к оздоровлению.

– Что бы Вы хотели сказать в заключение нашей беседы?
– Мне хотелось бы обратиться к следующему поколению художников: не так уж безнадёжен мир, в котором мы живём, чтобы смотреть на всё негативно и заниматься только собой. Вокруг нас много добрых, да и просто хороших людей. И ответят они вам улыбкой на улыбку и благодарностью на участливое отношение к ним вашего творчества. А что касается насущных и давящих бед современной цивилизации, то нашим традиционным идеалам – тысячи лет, а индустриально-биологическим – не более двухсот, и они уже в духовном тупике. И если эта современная материалистическая цивилизация встала на пути нашей естественной жизни и здорового духовного развития, то она уйдёт, должна уйти, раз мешает. А дух, жизнь духа останется – продолжится в людях.

Комментирование запрещено