Михаил Николаевич Квитко

Михаил Николаевич Квитко родился 6 сентября 1899 года в Ростове-на-Дону, в семье банковского служащего. В 1916 году окончил Ростовское реальное училище и уехал в Москву, где поступил в МВТУ. В период революции стал активным членом Студенческого Христианского Движения. Работал воспитателем в колонии для беспризорных детей в Голицыно. Вёл христианский кружок в институте, за что был арестован летом 1921 года и получил высылку в Пермь на три года. Вернувшись из ссылки, он окончил институт, затем долгие годы работал в ВИГМе, где проектировал насосы и турбины для гидроэлектростанций. В 1948 году он получил (в коллективе из трёх человек) Сталинскую премию за проект турбины для гидроэлектростанций на малых реках.
Умер 31 июля 1990 года.

---

Семья Квитко
(автор — В. И. Гоманьков)

Отец Михаила Николаевича служил в банке в Ростове-на-Дону, а мать была гречанка, и Михаил Николаевич считал себя полу украинцем, полу греком. В детстве он и Алексей Алексеевич Ерохин (брат жены — Лидии Алексеевны) вместе учились в одном классе реального училища. Михаил Николаевич рассказывал, как ученики дразнили француза, преподававшего у них французский язык. Однажды, перед приходом учителя, кто-то написал на доске «1812 год», француз увидел, всё понял и побежал жаловаться директору училища. Но директору так и не удалось найти автора надписи. Михаил Николаевич и Алексей Алексеевич оба были 1899 г. рождения и перед самой революцией стали студентами.
В гражданскую войну Алексей Алексеевич и его одноклассник Николай Константинович Казанский вступили в студенческий отряд Белой армии, который в Ростове-на-Дону организовывал генерал Корнилов. Их посадили в теплушки и повезли из Ростова на формирование. Но в дороге Алексей Алексеевич заболел сыпным тифом, его сняли с поезда и отправили домой. Он пробыл в Белой армии одни сутки, но впоследствии честно писал в анкетах, что служил в Белой армии. Это приносило ему много неприятностей по службе, но он, как русский интеллигент, считал ниже своего достоинства лгать о своём прошлом.

А Николай Константинович участвовал в «ледовом походе» Белой армии и даже оказался свидетелем гибели Корнилова. Он рассказывал, как они, развернувшись в цепь, наступали на Екатеринодар (теперь Краснодар), и в цепи ранило одного их товарища. Раненого студента ему пришлось вместе с другим товарищем нести в полевой лазарет, располагавшийся в одинокой хате, половину которой занимал штаб Корнилова. Они сдали раненого в лазарет и присели на завалинке хаты перекурить. Когда они курили, в завалинку противоположной стены хаты врезался снаряд и взорвался у окна, возле которого стоял Корнилов. Он был смертельно ранен и скоро скончался.

Николай Константинович служил в Белой армии вплоть взятия Ростова-на-Дону. Когда они вошли в Ростов, он отпросился у командира навестить свою семью, которая состояла из отца, матери, братьев и сестёр. Вечером он с какими-то гостинцами явился домой и заночевал на кровати своего младшего брата за деревянной перегородкой. А ночью Белые отступили и в город вошли Красные. Ранним утром в поисках Белых к ним в дом пришёл Красный патруль в сопровождении дворника, который должен был подтвердить состав жильцов. Николай Константинович проснулся и через щель в перегородке увидел патруль. Он решил не сдаваться, вынул наган и приготовился защищаться. Начальник патруля, кончив разбираться с жильцами, спросил дворника: «А кто там за перегородкой?” “Там спит их младший сын Шурка», — ответил дворник. Он не знал, что вечером вернулся Николай Константинович, а Шурка ушёл ночевать к родственникам. Патруль ушёл, а Николай Константинович остался дома, и так закончилась его служба в Белой армии.

Михаил Николаевич поступил в Московское Высшее Техническое Училище (МВТУ) в 1916 г. Тогда к этому названию прибавлялось «Императорское Училище». Однако после революции в зимние семестры регулярных занятий не было до 1920 г., а Михаил Николаевич работал воспитателем в колонии для детей солдат, погибших в 1-ю мировую войну, которая называлась «Голицинской детской трудовой колонией». Колония была организована Марией Николаевной Муромцевой, вдовой председателя 1-й Государственной Думы Сергея Андреевича Муромцева. Ещё будучи студенткой Консерватории, Мария Николаевна по желанию П.И. Чайковского пела партию Татьяны в 1-й постановке оперы «Евгений Онегин». Колония содержалась на пожертвования артистов Большого театра, а Мария Николаевна шефствовала над ней. В этой же Колонии воспитательницей младшей группы девочек работала Лидия Алексеевна, которая до этого училась на Высших женских курсах.

Где-то в 1917 г. Михаил Николаевич стал участвовать в Христианском Студенческом Движении (ХСД), которое организовала в Москве Александра Васильевна Филина. В 1919 г. кружок ХСД стал функционировать и в МВТУ, а Михаил Николаевич активно принимал в нём участие. После Гражданской войны Михаил Николаевич стал нормально учиться в МВТУ, живя в студенческом общежитии. Он стал членом Совета старост и возглавлял культсекцию. Занятия кружка часто проходили в его комнате общежития, а в 1920 г. Михаила Николаевича приняли в действительные члены московской секции ХСД. В том же году он организовал в Большой Химической аудитории МВТУ публичную лекцию председателя секции ХСД Владимира Феликсовича Марцинковского, которая называлась «Может ли современный человек веровать в Иисуса Христа?»

Летом того же года Михаила Николаевича арестовали. В тюрьме только через полторы недели его вызвали на допрос и задали один вопрос: «Чем отличается толстовство от христианства?». Затем его перевели из тюрьмы в Кисельном переулке в Бутырскую тюрьму (Бутырки), где он просидел ещё полтары недели, а потом его выпустили «с вещами по городу», т.е. на волю.

А в 1922 г. в кружок ХСД заслали провокатора, который записывал всё, что говорилось на собрании. Вскоре Михаила Николаевича опять арестовали и присоединили к группе арестованных студентов, которые накануне на митинге в МВТУ протестовали против расстрела левых эсеров без суда в г. Ярославле. Михаил Николаевич на этом митинге не присутствовал, но он был известен, как один из организаторов ХСД. Сначала арестованных привезли в тюрьму на Лубянку, а потом перевели в Бутырки. В Бутырках в камере сидело 14 студентов и 8 уголовников, которые в первую ночь попытались ограбить студентов, но разбуженные шумом, студенты не поддались, а утром объявили голодовку, требуя отделить уголовников от политических заключённых. Через день уголовников перевели в другую камеру.

Летом 1922 г. после допросов следователь попытался завербовать Михаила Николаевича в «сексоты», — так сокращенно называли «секретных сотрудников», а по народному — «стукачи». Следователь зачитал постановление «чрезвычайной тройки в составе пяти человек» о сcылке его в г. Пермь сроком на 2,5 года с запрещением в дальнейшем проживать в университетских городах. Но если он заполнит соответствующую анкету и согласится сотрудничать с ЧК, то постановление «чрезвычайной тройки» будет ликвидировано, и он сможет продолжать учёбу в МВТУ. Михаил Николаевич отказался, но у него взяли подписку о «неразглашении» и перевели в Таганскую пересыльную тюрьму. Там он познакомился с эсерами, которых отправляли на Соловки. Узнав, что его высылают в г. Пермь, они дали ему адрес своих знакомых эсеров и просили сообщить им о высылки их на Соловки. Специализируясь в МВТУ по гидродинамике, Михаил Николаевич зашифровал этот адрес в дифференциальном уравнении, описывающем турбулентные завихрения в жидкости, и спрятал бумажку в студенческой фуражке.

В ожидании отправки поезда в Пермь с Ярославского вокзала Михаилу Николаевичу удалось через окно арестантского вагона обратить внимание дяди Лидии Алексеевны, Ивана Дьякова, который в это время шёл по железнодорожным путям. Дядя Ваня всё понял и попросил знакомого начальника станции задержать поезд возле Мытищ и сообщить об этом Лидии Алексеевне. Она собрала необходимые вещи и вышла к остановившемуся поезду. Времена были еще патриархальные, и арестантам удалось уговорить конвоира разрешить Михаилу Николаевичу проститься с женой. Они простились, а Лидия Алексеевна вместе с вещами передала ему Евангелие на церковнославянском языке.

Михаил Николаевича сослали в Пермь вместе с тремя студентами, которые не были членами кружка ХСД, а участвовали в митинге протеста. По выходе из Пермской тюрьмы, они оказались на бульваре и стали обсуждать своё бездомное положение. А Михаил Николаевич достал из фуражки бумажку с адресом и стал расшифровывать свою «гидродинамическую формулу». По расшифрованному адресу они пошли искать квартиру, указанную эсерами. Квартира оказалась очень близко, а её обитатели дали Михаилу Николаевичу адрес, по которому сосланные в тот же день устроились на квартиру.

На другой день Михаил Николаевич пошёл на электростанцию устраиваться на работу. Руководство электростанции, кроме начальника, состояло из дореволюционных интеллигентов, которые тут же попросили Михаила Николаевича написать заявление и краткую автобиографию. Потом вместе пошли к начальнику электростанции, который оказался каким-то безграмотным революционером, держащим на столе револьвер для устрашения «буржуев». Он, не глядя, подписал заявление, и, виду дефицита просто грамотных работников, Михаила Николаевича сразу же приняли на должность техника без всяких документов.

Спустя некоторое время он стал работать на заводе «Пожарные машины», который до революции выпускал пожарные насосы, железнодорожные гидранты и детали для мельничных жерновов. В это время эти детали стали очень востребованным товаром в деревнях. На заводе наладили производство искусственного камня для жерновов и турбин к ним. Всё это продавали в деревни, а плату получали натурой, — мукой, картошкой, овощами. Продукты распределяли между работниками завода, которых работало человек 10 – 15, в основном стариков.

По окончании ссылки Михаил Николаевич и Лидия Алексеевна поселились в Подмосковье, и он стал заканчивать МВТУ. Кажется, дипломную работу он выполнял под руководством профессора Куколевского, которого в 22-м году Советское правительство пыталось выслать за границу на параходе «философов». Однако он отказался покидать Россию даже при угрозе расстрела, и как-то в дальнейшем его уже не трогали, как высококлассного специалиста, а в конце 30-х годов он даже стал заслуженным деятелем науки.

Закончив МВТУ, Михаил Николаевич стал работать в Конструкторском бюро гидромашин при Всесоюзном Институте Гидравлических Машин (ВИГМ), в котором проектировались и разрабатывались турбины и насосы для электростанций. В эти же годы его вызвали в 1-й отдел (секретный отдел при советских учреждениях), и «энкаведешник» (работник Народного Комиссариата Внутренних Дел, — НКВД) потребовал объяснить, почему он в анкете не написал, что был в ссылке. «Потому, — ответил Михаил Николаевич, — что мой следователь, когда объявил постановление «чрезвычайной тройки» о высылке в Пермь, взял с меня подписку о неразглашении чего бы то ни было, касающегося этого дела». «Энкаведешник» после некоторых формальных вопросов отпустил Михаила Николаевича, и его больше не беспокоили.

Когда началась война, то семья Ерохиных уехали в эвакуацию в Казахстан, а Квитко остались в Москве. Они пригласили Марию Алексеевну Жучкову и Лиду Амбарцумову, которые после ареста о. Владимира снимали какое-то жильё в Подмосковьи, поселиться у них. Так они проживали у Квитко пока Ерохины в конце 1943 г. не вернулись из эвакуации.

При подходе немцев к Москве в октябре 1941 г. (говорят, что немецкие мотоциклисты появлялись в Химках) в городе началась паника. Какие-то руководители предприятий, имевшие автотранспорт, старались уехать самостоятельно. Михаил Николаевич рассказывал, что директор ВИГМа приготовил себе грузовик для бегства, но рабочие, узнав об этом, прокололи у грузовика шины. Семья Квитко попыталась уехать в Кратово (~40 км. от Москвы) по Казанской дороге, где у Ерохиных была дача. Она была построена на участке, который получил Алексей Алексеевич, на деньги отца Маргариты Павловны. Когда они приехали на Казанский вокзал, они увидели толпы народа, которые старались уехать на восток. Но поезда, даже пригородные, не ходили, все двери вокзала были раскрыты настежь, и люди с вещами метались по залам вокзала, выискивая возможность уехать. Некоторые, отчаявшись, пошли пешком по шпалам. А семья Квитко вернулась на свою квартиру.

А Михаил Николаевич стал работать на заводе, который раньше выпускал насосы и турбины, а теперь производил миномёты. В цехе, где работал Михаил Николаевич, скорость выпуска миномётов сильно зависела от шлифовального станка, который один шлифовал стволы миномётов. Он очень тормозил выпуск готовой продукции. Как-то, оказавшись на заводской свалке металлолома, Михаил Николаевич увидел стальную плоскую станину и сообразил, что на её основе можно сделать шлифовальный станок. Используя эту станину, он спроектировал второй шлифовальный станок, и цех удвоил выпуск миномётов. За это его премировали.

По окончании войны Михаил Николаевич опять стал работать в ВИГМе и в 1948 г. получил Сталинскую премию за разработку турбин для малых рек. Эти турбины не требовали плотин и сложных гидротехнических сооружений, а крепились на стальных тросах в поверхностных слоях воды небольших речек. Такая турбина могла обеспечить электроэнергией несколько деревень, если хотя бы через одну из них протекала небольшая речка. Однако гигантомания Советской власти взяла курс на строительство электростанций с громадными плотинами на больших реках и создания гигантских водохранилищ, которые затапливали маленькие города, деревни, плодородные земли и леса. Все работы по созданию водных каналов, гигантских водохранилищ и плотин выполнялись заключёнными. На этих плотинах и использовались гигантские турбины, а малые турбины оказались не востребованными.

В 60 лет Михаил Николаевич вышел на пенсию и стал, как любитель, заниматься живописью. Он «акварельничал» или писал копии с нравившихся ему картин. Вместе с Людвигом Лукичём Квятковским они ходили по различным выставкам. Одновременно он пробовал писать романсы на понравившиеся стихи различных поэтов.

---