Валентина Александровна Киселёва

---

 

БАБИН Виктор Алексеевич (умер 2 апреля 1895 г. в Петербурге) — действительный статский советник, общественный деятель.

Некролог

В ночь на 2 апреля скоропостижно скончался в Петербурге В. А. Бабин, с именем которого связаны многие полезные предприятия в нашей первопрестольной столице. Энергия, любовь к труду и честное отношение к делу и людям, с течением лет сделали В. А. Бабина популярным общественным деятелем и участником во многих предприятиях в сфере строительного и железнодорожного дела России.

Окончив курс в Институте Горных Инженеров по первому разряду с чином поручика, В. А. Бабин начал службу по горному ведомству. Но эта сфера деятельности по своей замкнутости не могла удовлетворить его энергичную натуру, и он занялся более широкой общественной деятельностью. При образовании Московского Городского Кредитного Общества, покойный принял живое участие в этом деле и был в числе первых членов оценочной комиссии. Состоял он долгое время гласным Московской Городской Думы и принимал непосредственное участие в разработке вопросов о водоснабжении города, о постройке мостов через Москву-реку и вообще в разных строительных работах. По его инициативе было приступлено к бурению артезианского колодца в Москве, и когда извлечение сломанного бурава на глубине более 259 сажен представляло по своей дороговизне крайне рискованное предприятие, он предложил городу пользоваться уже обнаруженной водой артезианского колодца с помощью горизонтальной штольни, предприняв такую работу во имя общей пользы на свой собственный риск. Работы эти успешно были доведены до конца, и по настоящее время Москва пользуется для городских надобностей почти 200 000 ведер артезианской воды.

Нельзя обойти молчанием не раз высказанное В. А. Бабиным устно и в печати мнение относительно Мытищенских источников, снабжающих водой Москву. Он утверждал, что источники эти для полного водоснабжения Москвы недостаточны, так как кажущееся обилие Мытищенской воды есть запас воды, а не расход, единственно который и должен приниматься при расчете водоснабжения. При непрерывной усиленной откачке, количество доставляемой в Москву воды будет уменьшаться и потребует от города экстренных затрат по водоснабжению, причем качество воды с течением времени будет ухудшаться и при неблагоприятных условиях может совершенно исчезнуть. Время, конечно, покажет насколько прав был в своих предположениях покойный В. А. Бабин и насколько противники его ошибались, вовлекая город в непроизводительную для него затрату по устройству существующей системы водоснабжения.

Помимо указанной деятельности В. А. Бабин всю свою энергию направил на службу при железных дорогах. Эта обширная и полезная его деятельность началась в начале 60-х годов, со времени усиленной постройки дорог частными обществами.
Будучи директором правления разных железнодорожных обществ: Воронежско-Ростовской, Елецко-Грязской, Курско-Харьково-Азовской, а в последнее время — Фастовской и Московско-Брестской, он всегда пользовался уважением между железнодорожными специалистами, будучи неоднократно избираем членом совета по железнодорожным тарифным делам и на съездах.

Несмотря на то, что служебные обязанности заставляли находиться в Петербурге, его постоянно тянуло в Москву. Последняя деятельность его в Москве выразилась в возведении, совместно с инженером И. А. Сытенко, нового второго корпуса Политехнического музея с торговыми помещениями. Дело это, кроме развития торговли Москвы, создало постоянный источник дохода для распространения и развития полезной деятельности Политехнического музея.

В. А. Бабин, состоя в чине действительного статского советника, в течение служебной деятельности своей был награжден различными орденами до ордена Св. Анны 1-й степени включительно.

В заключение, нельзя не вспомнить В. А. Бабина, как примерного человека, отличительными чертами характера которого были: скромность, правдивость, доступность и любовь к подчиненным. Занимая различные высокие должности в железнодорожной служебной иерархии, покойный замечательно тепло относился ко всем нуждам служащих, которые в полном смысле слова считали его своим «благодетелем», чему доказательством служит масса подписей сослуживцев, покрывших в самых теплых выражениях неоднократно поднесенные ему адреса. В. А. Бабин скончался 54 лет от роду и погребен в Новодевичьем монастыре в Петербурге.

Мир праху твоему, добрый человек и общественный труженик!

«Московские Ведомости», 1895, № 96.

(Взято отсюда: http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra5/ra5-537-.htm?cmd=2&cmd=0&hash=$p537)

---

Названия научных статей В.А. Бабина:

• О водоснабжении г. Москвы и проект устройства в ней артезианского колодца. «Горный журнал», № 5. СПб, 1865.
• Артезианские воды Московского бурового колодца. «Техник», №№ 90, 91. СПб, 1885.

---

Из книги В.А.Гиляровского «Москва и москвичи» (описана встреча автора с В.А.Бабиным):

Под землей

Иду как-то по Яузскому бульвару. Передо мной движется фигура человека, сплошь облепленная грязью, от сапог до фуражки, будто его только что протащили по луже, хотя грязи в этот летний солнечный полдень кругом не видно. Он идет шагах в десяти от меня, и я слышу запах дыма прекрасной гаванской сигары. Что такое? Догоняю, действительно гаванна, с не снятым еще красным колечком, в белой пухлой руке, сверкнувшей бриллиантом. Это оказался городской инженер В. А. Бабин, с которым мы знакомы не были, но не раз встречались и знали друг о друге.

— Вот очень кстати наша встреча… Я вам покажу кое-что интересное для вас и о чем еще в печати не было ни строчки.
Оказывается, что Бабин роет артезианский колодец, что уже в заложенные на протяжении 216 сажен чугунные трубы идет прекрасная вода, что в Серебряническом переулке устроена водокачка, что с Яузского бульвара, где торчит над колодцем бревенчатый сарай, под Николо-Воробьинским переулком, на глубине пятнадцати сажен проводится до водокачки подземная штольня, соединенная с поверхностью шахты.

И вот через несколько минут я в сарае на Яузском бульваре.

Мой проводник зажег свечу. Перед нами черное отверстие шахты, обложенное досками. Над ним — канат с крюком. Кругом весь пол усыпан влажными осколками и грязью. У самого края шахты, на рельсах, пустой вагончик, облепленный той же грязью. Слева в шахту спускалась деревянная коленчатая лестница с перилами и мало-помалу уходила в мрак подземелья.
С каждым шагом вниз пламя свечи становилось ярче и вырисовывало на бревенчатой стене наши силуэты. Дневной свет не без борьбы уступал свое место слабому пламени свечи.

Меня обдавало все более и более холодной, до костей пронизывающей сыростью. А тихо было, как в могиле. Только ручей под ногами шумел, да вторили ему десятки ручейков, выбивавшихся из каменной стены. Передо мной был низкий и, казалось, бесконечный темный коридор. Я взглянул вверх.

Над головой виднелось узенькое окошечко синеватого дневного света: это было отверстие шахты, через которое мы спустились. Узкая лестница поднималась вверх какими-то странно освещенными зигзагами и серебрилась на самом верхнем колене.

Через секунду открылось четырехугольное отверстие горизонтального прохода, проложенного динамитом. Это — штольня.
Самое черное сукно все-таки носит на себе следы дневного света. Л здесь был в полном смысле нуль солнечного света.
Мерцавшая и почти ежеминутно гаснувшая у меня в руках свечка слабо озаряла сырые каменные, с деревянными рамами стены, с которых бежала мелкими струйками вода. Вдруг впереди что-то загремело, и в темной дали обрисовалась черная масса, двигавшаяся нам навстречу. Это был вагон. Он с грохотом прокатился мимо нас и замолк. Опять та же мертвая тишь.
Бревенчатые стены штольни и потолок стали расплываться, контуры стушевались, и мы снова оказались в темноте. Мне показалось, что свеча моего проводника погасла, но я ошибся. Он обернулся ко мне, и я увидел крохотное пламя, лениво обвивавшее фитиль. Справа и слева на пространстве немного более двух протянутых рук частым палисадом стояли бревна, подпиравшие потолок. Между ними торчали острые камни. Они были покрыты липкой слизью. Сверху капала вода и журчала под ногами.

— Вот градусник,— сказал мой проводник. — Показывает всего семь градусов днем и ночью. Зимой бывает теплее. Босяки с Хитрова зимой раза два приходили, ночевать просились!

Свечка погасла.

Впереди, верстах как будто в двух, горела какая-то тусклая, красно-желтая звезда, но горела без лучей, резко очерченным овалом. Через десять шагов мы уже были около нее; двухверстное расстояние оказалось оптическим обманом. Это дымила маленькая лампочка без стекла. Мы миновали ее.

Вдали опять такой же точкой заалел огонек другой лампы. Впереди нас послышались глухие удары, которые вдруг сменились страшным, раздавшимся над головой грохотом, будто рухнул каменный свод. «Это над нами по мостовой проехала пролетка», — объяснил мне спутник.

Дышать было нечем. Я знал, что воздух накачивают сюда особым аппаратом с мостовой Николо-Воробьинского переулка, но не знал, много ли еще надо идти вперед, чтобы дойти до устья благодетельной трубы.

Вдали, откуда-то из преисподней, послышались неясные, глухие голоса. Они звучали так, как будто люди говорили, зажав рот руками. Мы слышали эхо этих голосов. Чувствовалось, что мы не одни в этом подземелье, что есть еще живые существа, еще люди. Раздавались мерные глухие удары.

Блеснули две звездочки, но уже тусклее. Значит, впереди еще меньше кислорода, дышать будет трудней. Наконец, как в тумане, показалась освещенная лампой желтая стена, около которой копошились темные человеческие фигуры. Это были рабочие.

Почва под ногами менялась, то выступала из воды, то снова погружалась в нее. Местами бревна в стенах расступались и открывали зиявшее отверстие — западню, в которую прятались рабочие при взрыве динамитом твердой породы. Не успел я заглянуть в нес, как до меня донеслось:

— Эй, кто там, сейчас подпалим!

— Вот сюда!—торопливо толкнули меня в западню.

Подпалив фитили, рабочие побежали к отверстию, тяжело хлюпая по воде. К нам присоединился инженер, производивший взрывы, с утра до ночи находившийся под землей.

Тут и познакомились литератор с инженером — ощупью. Нас было пятеро. Все мы плотно прижались к стене, а один стал закрывать отверстие западни деревянной ставней. До нас доносился сухой треск горящих фитилей.

Я из любопытства немного отодвинул ставню и просунул голову, но рабочий быстро отдернул меня назад.

— Куда суешься — убьет! Во какие Сахары полетят!

Он раздвинул руки и задел меня мокрым рукавом по лицу, а другой рукой по плечу, желая показать величину «сахаров».
Не успел он договорить, как раздался страшный треск, за ним другой, потом третий, затем оглушительный грохот каких-то сталкивавшихся масс, — и мимо нас пролетела груда осколков и глыб.

Сильным ударом камня ставню вышибло и отбросило на середину тоннеля.

Мы вышли из западни. И без того Душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных паров. Лампы погасли. Мы очутились в полном мраке.

Ощупью, по колено в воде, промокшие насквозь от капели сверху, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла.

Мы были на глубине тридцати метров под улицами Москвы, под мостовой Николо-Воробьинского переулка.

---